КУРБОНШО - Песни Вахана A5 Digi-CD Folk (Чёрная земля)

"Памир – высокогорная страна в самом сердце Центральной Азии. Отгороженная от всего остального мира непроходимыми горными хребтами, глубокими ущельями и бурными водными потоками, она во многом сохранила в людях, его населяющих, изначальный дух далеких предков, их патриархальный образ жизни, архаические верования и обычаи. Эта область хранит истоки величайших религиозно-философских воззрений. Здесь бьет живой родник всей индоевропейской цивилизации, это основа индийской и древнеиранской культур, мусульманского и тибетского мистицизма. В глубокой древности она получила название Крыши Мира. В преданиях иранцев это - легендарная страна Арьяна-Вайджа у истоков Окса (Амударьи), откуда они начали свое расселение по Передней Азии. Индусы ассоциируют Памир со священной областью Меру, с местом обитания бога Шивы, которая упоминается в индийской поэме «Махабхарата». В индийской традиции это - мистический центр вселенной, где земля соединяется с небом, источник знания и миропорядка. По преданию человек, отягощенный грехами, не смеет к нему подходить, а праведник, на нее ступивший, уже никогда не возвращается назад.
Диск содержит уникальные полевые этнографические записи, сделанные Андреем Комаровым (Vishudha Kali), во время экспедиции на Памир в 2004 году. Одной из целей этой экспедиции было изучение музыкальной традиции памирского высокогорья. Местные жители в своих рассказах особенно выделяли трёх музыкантов. Первый - некий молодой парень Акназар, уехавший жить во Францию, второй - Муборакшо, ноне покойный и третий, самый выдающийся поэт и музыкант Курбоншо.
Деревня, в которой он поселился, труднодоступна даже по меркам Памира. Она находится в диком месте на Вахане (это т.н. афганская щель, самая граница с Афганистаном, в верховьях Пянджа, высоко в горах), ни электричества там, ни толковой дороги, ничего нет. И хотя местные жители утверждали, что он вряд ли согласиться петь, всё же удалось сделать записи, которые и представлены на этом диске.
В 2008 году, на границе с Ираном, в пути в город Герат Курбоншо умер. За всю свою жизнь он не сделал ни одной студийной записи, так же как и практически ни одного полноценного концерта, и, несмотря на это, практически каждый памирец знал, что есть такой музыкант и все отзывались о нем с большим уважением, говорили, что он единственный настоящий хофизи (поэт-певец) на территории Азии.
В мире не издано ни единого диска из района Вахана, просто в силу того, что там практически не бывает приезжих и, по многим причинам, этот регион до сих пор фактически закрыт для европейцев. Ваханский язык является современником деванагари (санскрита), и официально признан одним из древнейших, восходящем к праязыкам, он очень красив, музыкален и по-своему фонетически идентичен архаичному варианту санскрита (деванагари). Курбоншо поет на этом языке.
По музыке диск красивый, распевный, по гармониям близок к русским народным, от него не веет оголтелой азиатчиной и на первый взгляд сложно определить вообще к какому этносу он относится. Красивая лиричная мелодика с плавными переходами и приятный льющийся вокал - музыка понятна и органична для неподготовленного европейского уха.

Vishudha Kali:
«Местные сказали, что вряд ли он будет мне петь, так как он редко когда поет людям. Естественно, одной из моих принципиальных целей стала попытка познакомиться с ним и попробовать записать. По пути на Зоркуль, на второй или третий день езды от столицы Памира Хоруг мне удалось найти селение и хижинку Курбоншо. Это был средних лет, хорошо сложенный и красивый человек. Сначала я не смог правильно его узнать из большого количеств народа в хижинке - он, очень скромный и поэтому малозаметный, сидел в углу плохо освещенном керосиновой лампой в скромном сероватом одеянии, единственное что его выделяло, но было не сразу заметно - это тюбетейка, расшитая золотыми узорами и указывавшая на его исключительное социальное положение. Три дня я прожил в доме Курбоншо, ел с ним хлеб и немного разговаривал о том о сём, на третий день он сказал что согласен спеть и быть записанным. Я записал первую сессию, вечером я пришел в его большую и мало-освещенную комнату, у одной из стен было несколько ковриков, он сидел на них с закрытыми глазами. Минут сорок мы просто молчали, было как-то по-своему мистически уютно в этой странной обстановке, я рассматривал тени от слабой керосинки, которые плясали по стенам. По прошествии минут сорока, он не открывая глаз, взял аккордеон, подышал, улыбнулся и запел, заиграл. Я еле успел включить аппаратуру на запись. В комнатку постепенно полувползали тихонько шушукаясь люди - родственники и мои провожатые, из-за этого, увы, часть треков оказалась запорчена инородными звуками. Они расселись по краям и, по мере пения Курбоншо я стал замечать, что они засыпают. На момент пения последних песен спали все до единого, прислонившись и разлегшись вдоль дальней стенки на ковриках. Из 2-х часовой сессии получилось выбрать, увы, всего несколько песен, записавшихся без изъяна. Я пожаловался Кубоншо на такую судьбу, и он сказал - приходи завтра. Я сказал, что завтра я уезжаю днём, машина ждёт, и он сказал - приходи рано утром.
Утром я пришел к нему и он торжественно объявил что споет песни, которые слышали только он и камни, камни в горах которым он поет, а людям не поет эти песни, и после определенных приготовлений и молчаливого получасового сидения я записал еще три песни, чудеснее всех слышанных мной в предыдущий день.»